Повесть «Есть на свете облака и паруса» - Часть 1. Мышка (продолжение)

 Мышке импонировала его  аккуратность и пунктуальность, а также педантичность, с которой она с удовольствием столкнулась в ходе некоторых, как он это называл, «общих проектов». «Проекты»  касались любимого обоими   цветоводства и были крайне просты: Бадди делился с Мышкой семенами редких цветов, которые ему присылали из столицы, а Мышка за это угощала его домашними обедами, так как готовил Бадди крайне плохо. Впрочем, происходило это не столь часто, может быть, именно поэтому у них и складывались добрососедские отношения.

     Каждое утро Бадди сосредоточенно занимался в своём палисаднике любимыми цветами, и, как правило,  Мышка, проходя мимо, всегда окликала его. Постояв и поговорив  с ним, как обычно, о цветах, она шла дальше, продолжая свою утреннюю прогулку в прекрасном настроении.

      Домик луговых собачек, сестёр Рооуз стоял немного в стороне от основной тропинки, по которой прогуливалась Мышка, поэтому иногда она сворачивала с неё, чтобы поздороваться с сёстрами,  а иногда  проходила мимо…

     Сёстры раньше жили на равнине, но не так давно переехали в этот лес по неизвестной для его обитателей причине. Бытовали разные предположения, ходили разные слухи, но Мышка твёрдо знала лишь одно: причину,  по которой сёстры Рооуз сменили место жительства, наверняка знали только сёстры Рооуз. Мышка не любила сплетни, и как говорится, «не собирала» их.  Хорошо воспитанной даме не пристало заниматься подобного рода глупостями. Конечно, доля здорового любопытства была ей присуща, но доискиваться до истинных причин, или ещё «лучше»:-  помногу раз на дню болтать с соседями на эту тему, строя всевозможные предположения, было для неё неприемлемо. Тем более, сёстры были милы и  приятны в общении, и доброжелатель-но относились к самой Мышке.

     Иногда она оставалась у  них на чашечку душистого, прекрасно заваренного, ароматного чая, и неплохо проводила время, беседуя на самые разнообразные  темы. Но тесной дружбы у них не было, и Мышка справедливо считала, что для поддержания приятных отношений вовсе не обязательно заглядывать друг другу глубоко в душу и проводить всё свое свободное  время  вместе. Поэтому она с чистой совестью могла не видеться с сёстрами достаточно долгое время.

     Далее по  пути её следования располагался впечатляющий, но несколько неожиданный в своем решении дом  крота Джоди. Это был один из самых больших, и как всем казалось, просторных домов в округе. Но  Джоди был очень практичным кротом, поэтому жилая площадь  дома составляла весьма небольшую его часть, а всю остальную, как и многочисленные пристройки, крот

использовал  под кладовые. Поговаривали, что огромные подвалы, обустроенные под домом, также были кладовыми и набиты  всякой всячиной.

      Дом был широкий и основательный, поэтому издалека всё вместе казалось большой одноэтажной усадьбой, создающей впечатление простора и надежности. Но каждый раз, проходя мимо, Мышка думала о том, что не променяла бы свой крохотный, двухэтажный домик на столь  неуютную и лишённую индивидуальности  постройку.

     В своей жизни крот, как говорится, твёрдо стоял на ногах, поэтому за стеклами очков, его маленькие, близорукие глазки глядели прямо и нагловато. Но к Мышке он относился с непонятной для себя сдержанностью, и даже нотки невольной робости проскальзывали в его голосе, когда он здоровался с ней.  Но это не помогало. Его слишком практичный взгляд на жизнь не оставлял ему шанса выглядеть в глазах Мышки приятным знакомым, поэтому она, вежливо здороваясь с ним, не останавливалась для беседы и всегда шла мимо этого символа достатка. Тем более, сорока Кетти обычно в это время  уже махала ей  из окна своего, как она называла, «фамильного гнезда», расположенного почти рядом с домом Джоди, но по другую сторону тропинки.

     Кетти была дамой неопределённого возраста, суетливой и болтливой, одевалась  излишне ярко, оправдывая отсутствие вкуса необходимостью «оживить слишком серую действительность, царящую вокруг». Была громогласной, сентиментальной и достаточно бесцеремонной. Но при этом она была  добра и отзывчива,  в чём однажды Мышка смогла убедиться лично. Ко всему прочему, Кетти  с трудом переживала драму в личной жизни, о чём доверчиво и с наивностью поведала однажды своей милой соседке. Мышка жалела её, и после этого откровения, терпеливо и с пониманием относилась к чудачествам владелицы столь неординарного дома.

     А «фамильное гнездо» было под стать хозяйке, воинственно разбавляя естественные краски леса своим неожиданным цветовым решением.

Стены  дома  были  выкрашены  в ярко - оранжевый цвет.

Ставни на окнах в ядовито- жёлтый. Крышу  цвета фуксии  венчал темно- синий флюгер. И всё это «великолепие», украшали  две тоненькие колонны, то ли  подпиравшие крышу, то ли просто прислонившиеся к помпезному и вычурному фасаду дома. Сорока явно любила свой дом, поэтому украшала его, как могла. Внутри везде были разложены связанные вручную  салфетки, столы украшали вышитые скатерти, а дверные проемы  и окна - всевозможные портьеры, дополненные  бантиками и плетёными шнурами. 

     Всё отличалось надуманной помпезностью и напыщенностью, но за всей этой мишурой  проглядывала   детская непосредственность  и незащищенность. Мышка понимала это неуёмное желание уюта  и прощала  хозяйке явный перебор в средствах его

достижения.  Кетти обычно зазывала соседку в гости, и, хоть посиделки не всегда входили в планы последней, Мышка редко отказывалась, понимая,  что её приятельнице необходимо выговориться, и как говорится - «излить душу». «Возможно, в этом и состоит помощь, в которой  подсознательно нуждается Кетти» - думала Мышка, соглашаясь посидеть с ней в очередной раз, за чашечкой чая.

      Отличаясь завидным здоровьем, сорока,  тем не менее, страдала леностью и редко выходила из дома. Постепенно она становилась всё более полной и менее поворотливой. Мышка не одобряла такой перебор, и  терпеливо намекала своей соседке  на необходимость большего движения в своей жизни,  но та находила тысячи причин сделать всё по-своему, а вернее - не делать ничего.

          «В конце концов, каждый волен строить свою жизнь так, как считает для себя возможным», - решила однажды  Мышка и перестала вести с Кетти пространные разговоры о пользе утренних, как впрочем, и вечерних прогулок.

     Каждый раз, выходя из дома Кетти и продолжая свой путь, Мышка вспоминала, как её хорошая знакомая, куропатка по имени Анни, своим глубоким, грудным голосом при встречах с ней  говорила: «Голубушка, как хорошо, что вы так много двигаетесь. Вы такая стройная. Движение - это жизнь. Утренние прогулки – это прелесть!» Сама  Анни была довольно - таки крупной куропаткой, с дородными  формами, в больших  шелковых  платьях  цвета перезрелой вишни, отделанных  кружевами. Она носила крупное колье из необработанного жемчуга, страдала одышкой  и в сумочке всегда носила кучу лекарств, но больше для собственного успокоения, чем по необходимости.  Сама она двигалась мало, в силу комплекции, но любила поговорить о движении, глядя на собеседника с лёгкой завистью.  Но хоть по поводу движения  Анни  и была права, до конца Мышка не во всём была с ней согласна.

Дело в том, что куропатка Анни  бросалась фразами, смысл которых в разных вариациях  сводился  к следующему: «Вы совершенно правы, что каждый день  видитесь со своими соседями. Это так верно, ведь общение - единственное, что скрашивает нашу жизнь в этой глухомани!».

Мышка соглашалась, что разного рода прогулки всегда полезны для здоровья, да и встречи с соседями в большей степени приятны и способствуют хорошему настроению до конца дня.

Разумеется, совсем не лишнее  принести домой немного ягод  и,  пока не ясно - для чего, несколько таких симпатичных и ароматных сосновых  шишек, всегда  поднимающих настроение. «Но по поводу  глухомани я бы поспорила, - думала она. - В любом месте, там, где находится твой дом, жизнь может быть привлекательна, если у тебя есть хоть какие-то интересы».

Но даже это не самое главное.